Евгений Гранильщиков: «Работы должны быть на грани искусства и мусора. Евгений Гранильщиков: «С нами бесполезно бороться потому, что мы уже победили Евгений гранильщиков без названия после поражений

Родился в 1985 году в Москве. Окончил Институт журналистики и литературного творчества по специальности «фотожурналистика» (2009) и Московскую школу фотографии и мультимедиа им. А. Родченко (мастерская Игоря Мухина, 2013). Участник лонг-листа Премии Кандинского-2012 в номинации «Молодой художник. Проект года». Живет и работает в Москве.

Сюжет фильма «Позиции» раскручивается вокруг трех политических активистов. Александр, Вероника и Анна живут в просторной сталинской квартире, занимаются теорией, изучают политические тексты и критикуют технологии современной власти. Отношения внутри группы меняются, когда Александр, который является еще и художником, неожиданно собирается ехать в Вену. Это расценивается остальными как предательство. Его поступок дает повод подробно проговорить политические позиции каждого из героев и вернуться к вопросу о роли художника в ситуации политической неустойчивости.

Фильм демонстрируется в виде трехэкранной инсталляции. Сюжет поделен между экранами так, что на первом происходит начало истории, на втором серединная часть, а на третьем - ее завершение. Это не столько способ разрушить повествование, сколько попытка переосмыслить структуру нарративного видео. Приоритетом является работа с инсталляционной формой.

Деконструкция появляется и на уровне содержания: различные кинематографические манеры, стили съемки подчеркивают временную неоднородность. А диалоги, которые произносят герои, являются цитатами, взятыми из различных теоретических текстов и фильмов. Несмотря на столкновение контекстов и языков, принадлежащих разным эпохам, перед зрителем разворачивается последовательная история, в которой вопрос о современности остается открытым.

Евгений Гранильщиков: «Этот фильм - такой невероятно долгий перформанс»

В Центре современного искусства «Винзавод» продолжается юбилейный цикл «Прощание с вечной молодостью»: недавно в его рамках открылась выставка видеохудожника Евгения Гранильщикова «Последняя песня вечера». The Blueprint попросил художника выбрать фрагменты работ, представленных на выставке, и рассказать их истории.

Без названия («Гравитация»)
2017

Без названия («Гравитация»)
2017

«Гравитация» - это серия графики, которую я рисовал в Париже этой зимой. Все началось с того, что я пересматривал видео с задержаниями на Болотной площади 6 мая и зарисовывал позы людей в моменты, когда их хватала полиция. Поэтому тела выглядят ломаными, деформированными.

Без названия («игры»)
2017

На самом деле, когда мы приступили к съемке «Игр», мы начали с репетиции. Я предложил друзьям сыграть в шахматы одними белыми фигурами. Это была отправная точка. Нужно было посмотреть на то, как они будут выкручиваться, договариваться и менять, тем самым, правила самой игры. После этой репетиции я собирался делать какие-то текстовые наброски и снимать все это еще раз. Хотел, чтобы они импровизировали, отталкиваясь от предыдущего опыта. В итоге я отсмотрел репетицию и решил остановиться на этой съемке.

{"points":[{"id":1,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}},{"id":3,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":0,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}}],"steps":[{"id":2,"properties":{"duration":0.1,"delay":0,"bezier":,"ease":"Power0.easeNone","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}

«Последняя песня вечера»
2017

Примерно два года назад я хотел снимать фильм про музыканта, который потерял голос. Потом прошло много времени, сюжет изменился, а к моему герою добавились еще двое.У меня были сценарные наработки, но не хотелось снимать исключительно игровое кино. Поэтому появилась идея документировать новости. Постоянно вплетать их в историю. Именно поэтому я говорю, что фильм «Последняя песня вечера» - это такой невероятно долгий перформанс. И я не помню, что кто-то когда-либо снимал кино таким образом. Это было рискованно. Но к этому моменту небольшая часть фильма уже существует как двухканальная инсталляция, и скоро я закончу монтаж полнометражной версии для кинотеатров.

«Последняя песня вечера»
2017

Примерно два года назад я хотел снимать фильм про музыканта, который потерял голос. Потом прошло много времени, сюжет изменился, а к моему герою добавились еще двое. У меня были сценарные наработки, но не хотелось снимать исключительно игровое кино. Поэтому появилась идея документировать новости. Постоянно вплетать их в историю. Именно поэтому я говорю, что фильм «Последняя песня вечера» - это такой невероятно долгий перформанс. И я не помню, что кто-то когда-либо снимал кино таким образом. Это было рискованно. Но к этому моменту небольшая часть фильма уже существует как двухканальная инсталляция, и скоро я закончу монтаж полнометражной версии для кинотеатров.

БЕЗ НАЗВАНИЯ («ЧАСЫ»)
2012

Почти вся инсталляция («Последняя песня вечера») собрана из новых работ, сделанных за последний год. «Часы» - исключение. Это видео я сделал еще во время учебы в Школе Родченко, кажется, летом после первого курса. На видео перед нами двое часов, одни висят на стене, а вторые я держу в руках. Те, которые я держу в руках, не работают. Я пытаюсь синхронизировать стрелки моих часов с настенными. В этой работе есть простота и точность. В общем, в ней что-то есть.

04/04/2014
Беседовала Елизавета Боровикова

Кажется, что для художника Евгения Гранильщикова не существует границ реального времени: едва окончив Школу Родченко, он в том же 2013 году получил Премию Кандинского, в лонг-лист которой попадал ещё за год до этого. Выйдя на сцену, он сказал тогда: «От волнения я забыл все слова, но я их все равно не готовил, так что вы ничего не потеряли». С тех пор Евгений успел поучаствовать во многих выставочных проектах, а зимой в престижном московском «Манеже» прошла его персональная выставка «Что-то будет потеряно». На сегодняшний день он является одним из самых перспективных и успешных молодых московских художников в области видеоарта. Гранильщиков - из тех, кто относится к своему творчеству одновременно как к основной профессии, образу и смыслу жизни. В то же время он отнюдь не витает в облаках и создает очень актуальные и злободневные работы, остро реагируя на современный контекст. В своём интервью Arterritory Евгений рассказал о своих прошлых проектах и о том, что ему предстоит сделать в ближайшем будущем.

ОБ ОБРАЗОВАНИИ ОБЯЗАТЕЛЬНОМ И ДОБРОВОЛЬНОМ

Выбора профессии у меня особого не было, как у человека, который ничего, помимо искусства, делать не хочет. Я уверен, что художники умеют всё, просто чем-то не хотят заниматься. Но стал я художником довольно случайно. Сначала я думал о профессии архитектора. Мне повезло, и в МАРХИ я не поступил, благодаря чему получил другую профессию - мультипликатора. Затем я увлёкся фотографией, учился на журналиста и позже попал в Школу Родченко. Уже на первом курсе я понял, что не хочу заниматься только фотографией, возможно, даже совсем не хочу ей заниматься. И поскольку к тому моменту у меня был некоторый опыт в анимации, я перешёл на видео. На данный момент у меня есть три диплома, но я постоянно занимаюсь самообразованием. Образование, которое я получил, стало хорошей базой для того, чтобы заниматься искусством. Например, в семнадцать лет я учился классической музыке и звукозаписи, а сейчас эти навыки неожиданно оказались необходимыми.

О ПОЛИТИКЕ И ГУСТАВЕ КУРБЕ

Я понимаю определение «политический» довольно широко, искусство, несомненно, - это политическое занятие. Не обязательно говорить в своих фильмах о политике прямо. Но художник изначально является фигурой публичной, таким медийным персонажем, который постоянно оперирует смыслами, доставая одни из них и погружая другие во тьму времени. К примеру, если я сейчас начну снимать фильм о Мандельштаме, это будет абсолютно политическая работа, поскольку я актуализирую некое поле смыслов, которое начнёт взаимодействовать с современным контекстом. Сейчас я снимаю фильм на телефон. Это довольно поэтичный и политический фильм, короткометражная экспериментальная вещь. Это не кино в том смысле, в котором мы его привыкли воспринимать: в нём нет, например, сценария. Этот фильм находится на границах документального и игрового кино и развивается стихийно, меняясь согласно траектории жизни, он состоит из образов, которые наслаиваются друг на друга, как в барочной музыке. Там есть прямые разговоры о политике, но это вовсе не главное. Я подхожу к отснятым материалам как антрополог, которого интересуют жесты людей, поступки, движение, речь. Я пытаюсь зафиксировать те изменения, которые происходят с человеком сегодня, и передать ощущение времени. И тут многое связано с языком самого видео, который тоже постоянно меняется. Ведь я снимаю фильм на телефон, что тоже является жестом. Но всё это не должно скатиться до дневниковых заметок. У фильма было рабочее название, к которому я, может быть, ещё вернусь, - «Похороны Курбе». Густав Курбе был, как известно, предвестником модернизма и первым реалистом. У него есть картина, которая называется «Похороны в Орнане», это город, в котором он родился. То есть название одновременно отсылает и к картине, и к его собственной смерти. Курбе - политический художник, фигура, которая мне всегда была интересна. Но скорее всего, фильм будет называться как-то иначе.

О «МАНЕЖЕ» И ПОЖАРНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

«Манеж», несомненно, был вызовом в плане выставочного пространства. Моей задачей как художника было максимально его объединить и сделать выставку как своего рода квест. Важно, чтобы между работами были рифмы, чтобы зрители, смотря одну работу, могли подумать о другой, а иногда даже, находясь в одной видеоинсталляции, слышать другую. Я решил поставленную задачу, но пространство «Манежа» было одним из самых тяжёлых, с которыми я работал. «Медиа АртЛаб» - это прогрессивная институция внутри не очень прогрессивного «Манежа». Они сами от этого страдают, это отнимает много сил. В день открытия манежной выставки пришли пожарные, которые сказали, что лампочки в инсталляции «Fugue» висят слишком близко к стене. Мы попросили их оставить хотя бы в день открытия, и они ушли. Но в следующие дни лампочки больше не висели, и зрители в итоге не видели работу в том виде, в котором она была задумана. Есть правила пожарной безопасности, которые вообще-то и мне неплохо бы знать. Но проблема в том, что эти лампы висели с первого дня монтажа. А пожарные попросили их снять за два часа до открытия выставки.

Кадр из видеоработы «Позиции», за которую Евгений Гранильщиков получил Премию Кандинского

О «ГАРАЖЕ», ВЕЧНОЙ МЕРЗЛОТЕ И КОМНАТНЫХ РАСТЕНИЯХ

Сейчас я получаю стипендию «Гаража» и часто с ними работаю. Год назад они делали большую выставку «Зачарованный странник» в городе Анадырь, которую курировал Андрей Мизиано. Когда Андрей предложил мне принять участие в выставке, меня сразу заинтересовал локальный контекст. Я никогда не был на Чукотке и совершенно не представлял себе, как выглядит её столица. Андрей подробно рассказал мне о ландшафте, музее и социальной ситуации. В этот момент он не требовал от меня создать какую-то работу, просто попросил подумать обо всём. Где-то на третью встречу я предложил несколько идей. В конечном итоге мы остановились на одной из них. Моей работой для выставки стал мой комнатный цветок - драцена. Я отправил её в музей с инструкцией полива и опрыскивания. Предполагалось, что местные жители, посетители музея, будут за ней ухаживать. А через месяц драцена вернётся домой. Зрители восприняли этот символический жест правильно и ответственно подошли к делу. Для этой работы важна и история доставки: ведь перевезти живое растение зимой, через всю страну, не самая простая задача. Когда я думаю о смысле этой работы, я представляю весь этот путь от моего дома до музея в Анадыре. Андрею пришлось провозить цветок в самолёте ручной кладью и это тоже стало частью работы. В результате эта работа оказалась совершенно понятной тем людям, которые пришли на выставку.

«Бегство» - это звуковая инсталляция, воспроизводящая аудиально несуществующий фильм 1946 года. Сценарий был написан автором в логике голливудского послевоенного кино. В нём рассказывается о двух главных героях, приехавших в Рио. История построена на звуках, диалогах, а также на характерной для кино этого времени музыке. Каждая сцена имеет своё акустическое звучание, благодаря чему становится понятно, где происходят те или иные события. Инсталляция основывается на двусмысленной природе звука, из-за чего становится невозможно или, во всяком случае, трудно однозначно интерпретировать некоторые сцены. Сама инсталляция представляет собой небольшой кинозал. В тусклом освещении мы видим ряды красных кресел, но видеоизображение, экран и проектор отсутствуют. Акустическая система располагается так, что мы оказываемся внутри разворачивающегося сюжета, и все звуки - голоса, шум машин, гудение улицы - воздействуют на наше воображение. Полную аудиозапись инсталляции можно услышать .

ЕЩЁ НЕМНОГО О «ГАРАЖЕ», КУРАТОРАХ И ГРАНТАХ

Я без особых надежд подавал заявку на стипендию «Гаража». Это грант для поддержи молодого российского искусства. Он даётся на год, и при хорошем стечении обстоятельств, то есть успешной творческой деятельности художника, его могут продлить и на следующий год.

Андрей Мизиано и Юля Аксёнова из «Гаража» - это люди, с которыми мне интересно работать, с которыми у меня возникает интенсивный диалог. Я довольно скептично отношусь к ситуации, когда куратор просто берёт твою работу на выставку для реализации своей концепции. Такое, конечно, имеет место быть, но я всё чаще отказываюсь от подобных предложений. Для меня принципиально важно, чтобы с куратором складывались особые отношения, провоцирующие меня на работу и даже, возможно, нарушающие мою привычную логику. На эту тему была одна хорошая история с Машей Годованной, которая в какой-то мере заставила меня пересмотреть свою позицию. Мы были незнакомы, и я получил от Маши письмо с предложением участвовать в её проекте. По привычке я отказался, написав небольшое вежливое письмо. Но вслед за этим отказом у нас началась переписка. В итоге я согласился на участие и позже приехал в Питер, где мы познакомились уже лично.

ОБ УСТАЛОСТИ И ИНОСТРАННЫХ ХУДОЖНИКАХ

Часто, когда я сталкиваюсь с зарубежными выставками, у меня появляется стойкое ощущение, что я смотрю на искусство, переживающее серьёзный внутренний кризис. Почему-то я склонен связывать этот момент с чётко сформированной системой образования в сфере современного искусства и рынком.

О ХУДОЖЕСТВЕННОМ РЫНКЕ И ЗАРПЛАТЕ ХУДОЖНИКА

Галерея «Триумф» - это коммерческая галерея, у которой много некоммерческих проектов. Они прекрасно понимают, что, в ближайшее время не продадут ни одной моей работы. Выставка в «Манеже» без них вряд ли была бы возможна. То, что я делаю, не приносит и мне никакой прибыли, но пока это меня устраивает. Но что меня точно больше не устраивает - это когда тебе не платят гонорар за участие в выставке. Я принял решение больше не участвовать в проектах, которые не предполагают гонорара. Всё-таки это моя основная работа, вся моя жизнь с этим связана. Гонорар может быть любым, но он необходим как знак уважения к моей работе.

ARTIST TALK с Евгением Гранильщиковым о влиянии искусства на политику, вторжении реальности в съемочный процесс и любви к людям, кино и алкоголю.

25 сентября в Центральном павильоне ВДНХ в рамках видеопрограммы основного проекта ожидается премьерный показ фильма To Follow Her Advice («Следовать ее советам» ) независимого режиссера и художника Евгения Гранильщикова, лауреата премии Кандинского-2013. Накануне премьерного показа специально для рубрики ARTIST TALK Екатерина Фролова поговорила с Евгением Гранильщиковым о влиянии искусства на политику, вторжении реальности в съемочный процесс и его любви к людям, кино и алкоголю.

В одной из своих статей о кино ты написал : «Режиссер притягивает события , людей , истории точно так же, как другой человек притягивает неприятности» . Ты также говоришь , что это важнее , чем умение писать сценарий . А как быть , если режиссер притягивает к себе неприятности ?

Вообще, это про меня. Я притягиваю людей, а вместе с ними неприятности. Этим летом я почти все время провел в Москве. В июне мы начали готовить новый фильм и сразу приступили к съемкам. В начале августа я уехал на Кавказ, и эта поездка произвела на меня удивительное впечатление. Но когда я вернулся в Москву, из проекта ушел главный актер. На тот момент мы сняли ровно половину фильма. Можешь себе представить, какая это трагедия? Но, как ни странно, это совершенно не удивило меня, это абсолютно типичная история. В общем, мы были поставлены в очень сложную ситуацию, было не ясно, как работать над фильмом дальше. Мы и сейчас все еще в поиске. Конечно, мы потратили много сил, и это был тяжелый момент. Но, с другой стороны, эта ситуация маркировала какие-то определенные точки напряжения. Словно это было заложено в самом подходе, в методологии, которую мы развивали. Если из твоего проекта уходит главный актер, на котором держится весь фильм, это не обязательно означает, что этому проекту конец. Это может означать все, что угодно. Я всегда учитывал, что замысел может быть деформирован какими-то внешними обстоятельствами. Это как бы неслабый намек на то, что ты, как режиссер, должен постоянно быть на плаву, должен импровизировать, быть гибким. Логично предположить, что если из твоей команды постоянно кто-то выбывает, то нужно довести саму методологию до крайности. Значит, нужно изначально включать в сюжет саму возможность сбоя. Я понял, что единственный человек, который не может уйти, - это я сам. С моим другом Филиппом, с которым вместе работали над этим фильмом, мы придумали новый проект - историю про музыканта, который безвозвратно потерял голос, и я буду играть эту роль. Мы уже начали готовиться к съемкам. Они запланированы на весну, и вся зима будет посвящена подготовке, там будет много сложной актерской работы. В этой истории будет много музыки, которую я собираюсь написать совместно с Motherfathers, и я рассчитываю снять очень честный и личный фильм. И снимать его технически, похоже, мы будем вдвоем с Филиппом. Не знаю, что из этого получится.

В общем, ситуация, произошедшая сейчас с новым фильмом, снова вернула меня к мысли, что мы должны дойти до минимума средств и ресурсов, до противоположной стороны кинопроизводства. Мне очень близка идея снимать фильмы-эссе, в которых кроме тебя самого, твоего голоса и камеры, тебе ничего не нужно. С другой стороны, мне очень важно работать в команде, и те люди, которые остались сейчас, они мне как семья, с ними хоть в разведку.

«Без названия», 2015.

То есть ты уже готов перейти от коротких арт -видео к полнометражным картинам ?

Этот фильм, о котором мы сейчас говорим, был задуман как полнометражный, но вмешались обстоятельства, и пока я не могу сказать, что с ним будет дальше и каков будет метраж. Я даже не уверен, что теперь должен планировать длительность картины, ведь что угодно может произойти. Может получиться и 7-ми часовой.

Эти фильмы ты хотел бы показывать на фестивалях ?

Да, фестивали мне интересны, но я не исключаю музейного или галерейного показа. Я стараюсь создавать многосоставные проекты, где есть не только фильм, но и различные объекты, фотографии и что-то еще. И все это одна история. Но вообще, мне нравится, когда в ситуации музея возникает кинотеатр.

Есть у многих зрителей желание быстро « впитывать» смыслы, по формуле «Пришел -увидел -понял» , поэтому многие работы остаются непонятыми и неоцененными . Какое может быть решение у этой проблемы ?

Вообще, меня раздражает, что люди иногда подходят к твоей работе, читают экспликацию и говорят: «А-а-а…Гранильщиков…40 минут…не, не пойдем». И уходят. Есть художники, которые ставят себя задачу работать со зрительским вниманием и временем. Но это не та проблема, с которой я бы хотел работать.

Получается , что твои работы понятны только коллегам , искусствоведам и критикам ?

Нет, это совсем не так. Всегда есть люди, которые по какой-то своей личной причине уделили работе больше внимания и, соответственно, больше увидели. Это всегда очень персональная история. Один зритель увидел, другой нет. Но я как художник, конечно, стараюсь быть максимально корректным, то есть создавать комфортную ситуацию для просмотра и писать предельно ясную экспликацию к работе.

У тебя это видео « Интервью» , в котором ты озвучиваешь распространенные речевые штампы художников . Если художник рассказывает о себе или своих работах банально , может ли это значить , что он делает банальные вещи ?

Думаю, что нет. Френсис Бэкон разве никогда не говорил о своих работах банально? В моей работе «Интервью» есть штампы, банальности, сентиментальность, и мне не кажется, что это плохо. Персонаж этого видео просто забавный, и он сыгран с некой любовью. Ты не можешь критиковать что-то, если ты в это не погрузился, правда ведь? Вот и мне совершенно не интересно критиковать то, что я не люблю.

Давай поговорим о твоих фильмах …

Подожди, у меня к тебе встречный вопрос. Ты употребляешь алкоголь? (Серьезное выражение лица).

Просто мы говорим об искусстве, о кино и пьем чай, что, на мой взгляд, немного странно. Ведь алкоголь, кино, искусство - такой логичный ряд, хоть это немного и клише. Но даже Делез этого не стеснялся.

«Без названия», 2015.

Я знаю , я читала, что ты любишь пить алкоголь, много снимать и совмещать эти две вещи.

Нет , ты писал в одной из своих колонок в журналах : «Я в порядке , только когда пьян и загружен работой» . Может , с помощью алкоголя и искусства ты убегаешь от реальности , потому что боишься неизвестности и неопределенности , которая ожидает тебя в каждом завтрашнем дне ?

Нет, съемочный процесс - это просто самая комфортная для меня ситуация. Но я не думаю, что я от чего-то бегу. Вообще, есть одна история. Сейчас все еще довольно тепло вечерами, и мы с Филиппом снимаем на улице, я на «поларойд», он на «лейку». Это немножко странно для меня, так как я нечасто работаю с фотографией. Несколько последних вечеров мы просто шлялись по городу, нужно было проветрить голову, как-то отключиться от проблем, возникших на последнем фильме. Обычно мы выходили очень поздно. В это время обычно кто-то громко выясняет отношения, кто-то бьет кому-то морду. А мы просто фотографируем. Иногда нам тоже пытаются дать в морду. Но главное, у меня сложилось очень странное ощущение от этих последних дней. Словно город погружен в непреодолимую скуку. Когда так гуляешь ночами, много всего видишь и случаются какие-то полупьяные разговоры. И люди часто нам говорили, что им просто скучно. Город погружен в тоску, но даже не Бодлеровскую, а какую-то другую - дурную тоску. Самое интересное в том, что материалы, которые у меня получаются от этих съемок, совершенно не отражают этой реальности. В них нет никакого ощущения скуки, там постоянно полная жесть происходит. В любом случае, эти ночные съемки приводят меня в чувство. Это неплохой способ отвлечься от фильма.

«Законы Министерства культуры настолько абсурдны, что я больше не принимаю их в расчет»

Ты ушел от вопроса . Я все ждала , когда ты расскажешь , как вся эта история со « стритованием» связана с алкоголем , но ты , как политик , сказал то , что хотел .

Ненавижу политиков. Я однажды ехал с таксистом, и мы говорили на такие обычные темы, например, про плитку, которую каждое лето перекладывают раза три, отмывая деньги. И он очень просто так сказал: «Хороший человек в политику не пойдет». Есть что-то удивительно емкое в его простых словах.

При этом в твоем видео «Позиции» очень много разговоров о политике . Ты, как режиссер , заставлял актеров произносить цитаты и говорить немного неестественным для них языком . Насколько ты хочешь , чтобы твое искусство было политическим ? Ты говорил , что любое искусство прямо или косвенно связано с политикой .

Кажется, мои герои везде говорят о политике. Не всегда, конечно, так прямо, как в «Позициях». Даже когда они говорят о кино, погоде, музыке, все равно имеется в виду определенная политическая ситуация или ситуация, за которой могло бы скрываться какое-то политическое напряжение. Они говорят об этом другими словами, это такая языковая игра. Они могут говорить о пустых, кажется, вещах, но учитывая контекст, можно уловить, что имеется в виду что-то еще. Это ситуации неоднозначности, когда нужно относится ко всему с вниманием. Особенно к незначительным вещам. Политика пронизывает все сферы жизни, и каждое твое движение, каждый вздох лежит в этой плоскости. Я не ставлю себе задачи снимать политические фильмы, но меня интересует время, история, повседневность. Нужно быть наивным, чтобы полагать, что есть какие-то вещи, которые лежат вне политического поля. В моих фильмах герои постоянно погружены в некую социально-политическую ситуацию, потому что никакой другой просто не существует. И чем более личные и приватные действия они совершают, тем больше в них напряжения.

То есть если я варю борщ , но не глажу рубашки , я поступаю политически ?

(Смеется. — Прим. «365»). Ну может какой-нибудь герой Годара сказал бы, что да.

По твоим видео я поняла , что политика влияет на искусство гораздо сильнее , чем искусство на политику . Считаешь ли ты наивными попытки художников повлиять на политику своим искусством ?

Я не могу сказать, что «наивно» - это плохо. Мне очень симпатична наивность в людях, идеализм. Это вызывает во мне исключительно чувство симпатии.

Есть один весьма действенный способ влияния, который художники обычно и практикуют - показывать буквально на своем теле, как на тебя воздействует политика. Примерно год назад вышел закон о том, что на любое видео, даже снятое на телефон, я, как режиссер, должен получать прокатное удостоверение. И я говорю даже не о том, что это просто мера цензуры и что это будет только тормозить и так не слишком блистательное развитие нашего кинематографа. В ту же секунду, как я об этом прочитал, я понял, что никогда не получу прокатное удостоверение. Не потому, что мои фильмы не пройдут цензуру (понятно, что не пройдут), а потому что я не пойду его получать. Законы Министерства культуры настолько абсурдны, что я больше не принимаю их в расчет. Я знаю режиссеров, которые писали Мединскому открытые письма о том, что у них изъяли прокатное удостоверение, просили вернуть. Но в моей вселенной просто не существует никакого Мединского. Он уйдет, а наши фильмы останутся, поэтому все это совершенно не важно. Я осуществляю свою культурную политику. Но если меня оштрафуют за то, что я снял фильм и показываю его без их «благородного» согласия, то это и будет та ситуация, о которой я говорил, когда в вашу личную жизнь проникает чья-то репрессивная политическая воля. И я всего лишь сниму об этом еще один фильм. В любом случае, сегодня, если тебе что-то запрещают, это делает тебя лишь известнее. С нами бесполезно бороться, потому что мы уже победили.

«Без названия», 2015.

25 сентября на VI Московской биеннале современного искусства ты впервые покажешь свой новый фильм To Follow Her Advice («Следовать ее советам» ). Насколько я знаю , это история любви , но ты же говорил , что в современном искусстве тема любви маргинализирована или табуирована . Почему ты решаешься ее снова поднять ?

Мне эта тема была всегда интересна. Я не следую никаким посторонним интенциям в выборе темы. Но в фильме To Follow Her Advice есть и другая центральная тема - это тонкое взаимопроникновение азиатской и европейской культур. Эта история давно меня интересовала, но она будет выражена не столько в сюжете, сколько в форме, внутри фильма, на языке фильма. Это способ съемки, монтаж, длительность. Про этот фильм мне очень трудно говорить, ведь это очень личный фильм. В общем, 25 сентября станет понятно, что я имею ввиду.

Задай мне какой-нибудь смешной вопрос, вроде того: сколько часов я сплю в сутки…

Как пожелаешь (Смеется. — Прим. «365» ). Без чего бы ты не смог существовать : без секса или без искусства ?

(Долгое молчание). Это, наверно, как ход «вилка» в шахматах - ты в любом случае умираешь. (Смеется. -Прим. «365»).

Интервью: Екатерина Фролова

Новый герой рубрики о молодых художниках – выпускник Институт журналистики и литературного творчества и мастерской Игоря Мухина Школы фотографии и мультимедиа им. А. Родченко, лауреат «Премии Кандинского» в номинации «Молодой художник»

Где ты родился, учился?

В 1985 году в Москве 23 июня. Это почти самый длинный день в году, в некотором смысле мне повезло. Учился я в Кунцево, ходил в несколько художественных школ. В десятом классе я решил, что после школы должен поступить в архитектурный институт. Два года занимался рисунком, готовился… Но в это же время я много чего посещал: кружки разные, от бокса…

Ты занимался боксом?

Да, ты можешь себе представить, что человек моей комплекции занимается боксом? Это продолжалось 2 года. А до этого я занимался 4 года хоккеем, но я часто болел, и стало понятно, что с профессиональным спортом ничего не получится.

В МАРХИ я прошел все этапы, кроме математики, в которой я действительно ничего не понимал. И тогда один мой приятель, тоже не сдавший этот предмет, склонил меня поступить в довольно странное место - Лицей анимационной кинематографии на улице Радио. Старая школа анимации, рисование на кальке, Дисней и тот дом кино, которого уже не существует.

Это были два прекрасных года в лицее, как у Пушкина. Но там я разучился рисовать окончательно. А на втором курсе решил заняться музыкой. Рядом с лицеем, на соседней улице находилась школа имени Прокофьева № 1. В конце первого курса я пришел сдавать туда экзамены. И мне сказали примерно так: «У нас тут дети учатся, а тебе 17, но мы можем записать тебя, как будто тебе 15, и тогда ты попадаешь у нас на бесплатную программу». И пять лет я учился классической музыке по классу фортепиано. Там я начал серьезно заниматься композицией, аранжировкой, инструментовкой в классе Сергея Удальцова - это был очень сложный человек, но мы с ним неплохо сходились… Но где-то через года два я сбежал… Потому что это требовало уже серьезного выбора. В это время я учился в Институте литературы и журналистики на Арбате. На третий год учебы я закончил школу Прокофьева. Но если честно, то меня не допустили к сдаче выпускного экзамена, потому что я не сдал один предмет: сольфеджио, аранжировку или хор. Моя учительница по фортепьяно невероятно расстроилась.

После чего у меня было два года светлого пьянства в литературном институте. И там у меня появились очень близкие друзья. Мы были завсегдатаи «Жан-Жака», говорящие о литературе… Такой штамп, будущие хипстеры.

Фрагмент трехканальной видеопроекции «Позиции», 2013, 22’44 // Фото предоставлено автором

Ты хотел прямо писать? Зачем ты туда шел?

Нет, я хотел читать. Я только первый год думал о том, что я хочу что-то писать, но это быстро прошло. Со второго года у нас появился новый предмет - история кино. Его вела режиссер-документалист Тамара Григорьевна Дуларидзе. Я очень быстро все это по-настоящему полюбил. И следующие четыре года я занимался исключительно кино. То есть я работал почти как кинокритик - минимум три фильма в день. С Тамарой Григорьевной мы близко сдружились, и я часто ходил к ней в гости. В Москве она жила в однокомнатной квартире, полностью заваленной книгами и антикварной мебелью: вместо стен одни стеллажи. Сейчас она почти все время проводит в Тбилиси, и мы, к сожалению, практически не видимся.

Институт я закончил как фоторепортер. Из фотографов тогда мне были близки Ральф Юджин Митъярд, Франческа Вудман или Араки, а не репортажная фотография. Потом я год раздолбайничал. Но нужно было определяться. Интуитивно я выбрал школу Родченко. В тот год группу набирал Игорь Мухин. Я поступил к нему, и он окончательно сбил меня со всех ориентиров. После первого курса я был в упадке: приходил в школу, ни с кем не разговаривал. Думаю, многие поначалу это чувствовали. За первый год я убедился, что язык, которым я владею в фотографии, не работает. На лето я уехал в Прагу и там написал сценарий для своего первого видео.

Вернувшись на второй курс, я больше не занимался фотографией. Но при этом все равно остался в группе Мухина. Для меня Игорь всегда был важен, несмотря на то что он не мог давать советы относительно видео. Но со второго года я отчетливо понял, что именно хочу делать.

А друзья у тебя там появились?

Да. Внутри нашей группы с самого начала были очень хорошие отношения. Но если говорить именно о друзьях, то для меня это . По-моему, в первый же день он подошел и сказал: «Наверное, любишь кино?» И мы сразу друг друга поняли.

« Позиции», 2013, трехканальная видеопроекция, 22’44

Фильм «Позиции» - твоя дипломная работа?

Да. В тот момент в школе Родченко наш педагогический совет словно забыл про все формальности. От меня не стали требовать фотопроекта и поддержали тогда ещё первый вариант сценария «Позиций». Получалось, что технически делать монтаж, снимать, записывать звук меня никто не учил. Дальше я просто ставил перед собой задачи и старался последовательно их решать. Помню, что в какой-то момент, когда я решил, что это должно быть трехканальное видео, я проконсультировался у Алимпиева, и он на словах что-то мне объяснил. Мне нужно было поехать на Савеловский рынок, поговорить с какими-то ребятами, купить у нах видеокарту с тремя видеовыходами… На тот момент, хорошо, что мы хотя бы камеру умели включать.

Текст ты сам писал к «Позициям»?

Да, он во многом состоит из цитат. Тогда я смотрел очень много политического кино, и какие-то вещи застревали, оставались в голове. Для фильма был крайне важен язык, на котором говорят герои, и мне хотелось, чтобы этот язык был несколько архаичный.

Одновременно это было попыткой реабилитировать некую риторику, но в то же время я хотел поставить вопрос о языке как таковом. Почему герои используют лексику двадцатых или шестидесятых? Для меня это был открытый вопрос.

Когда это у тебя началось, твой интерес к политике?

Это произошло, когда я поступил в школу Родченко, мне стали интересны политтехнологии, а это связано с языком искусства, медиа. Потом я углубился именно в российскую политическую ситуацию. В это время я читал тексты Жоржа Агамбена, Жака Рансьера или ситуационистские тексты, например, Рауля Ванейгема «Революция повседневной жизни». Это удивительно поэтичная книга. Политические события в общем-то служат поводом для возникновения новой риторики, именно такой, которая адекватна этим событиям. Политика начинается с простых слов, которые ты используешь, как именно ты называешь какие-то вещи. В силу своего литературного образования, я оказался чуток к слову как таковому, его значениям, коннотациям. Мне, например, интересны политические дебаты. Произведение искусства всегда вскрывает какие-то другие уровни.

« Письмо» , 2012, одноканальное видео, 06’26

Твоя позиция - это позиция наблюдателя со стороны или активного изнутри, заинтересованного лица? Или тебе это неважно? Свою позицию ты хочешь транслировать?

Это вопрос о том, как быть художником и как быть активистом одновременно. Вопрос очень сложный и нерешаемый. Собственно, это игра в позиции. Никогда невозможно решить это до конца. И герои фильма не зря вспоминают Курбе - фигуру, в которой очень непросто совмещался художник и политический активист. Это невозможность говорить с одной и той же позиции.

Но есть же художники или поэты-активисты. Павел Арсеньев, Кирилл Медведев?

Да, вот первый, Арсеньев, мне правда интересен, но, возможно, его позиция слишком простая. Ведь всё сложнее.

Для тебе это просто? А Пусси Райот? Война?

Может, это и просто, но об этом сложно говорить.

То есть тебе интересен рефлексирующий, дистанцированный взгляд? Вот тот же Мухин, он же снимает демонстрации, митинги?

Мне важна позиция максимальной уязвимости. Моей личной уязвимости. Меня постоянно должно раздирать сомнение изнутри. В нашей ситуации, мне кажется, это единственно честная позиция. Мне, например, очень сложно защищать свой фильм. На «Позиции» правда очень часто нападают, и даже близкие друзья. Этот фильм люди очень по-разному понимают. А для меня это одновременность всего, здесь нет исключений, включено всё. Я не понимаю людей, которые видят в этом фильме просто иронию над ситуацией. Для себя я объясняю это так: мои герои произносят все эти слова, потому что и я их помню. И пускай местами это серьезно произносится, а местами это выглядит иронично.

Но это получается такая постмодернистская позиция.

Это сложный вопрос, потому что эта цитатность здесь не ради нее самой. Для меня важен не постмодернизм, он меня вообще меньше всего интересует. Это описание реалистичной ситуации, в которой мы находимся. И мы сами не знаем, как воспринимать то, что мы видим. Поэтому мы пользуемся шаблонами, накладываем привычные сетки и говорим, что это, например, модернизм.

Furgue (бегство), 2013, аудиоинсталляция, 20’20

У тебя при этом форма постмодернистская, а содержание - нет. И возникает такой диссонанс, мне кажется. И такой контрапункт, это может и хорошо.

Ну смотри, есть, например, Вирджиния Вульф, которая существует в своем времени. Но проходит лет шестьдесят и появляется некий художник, который делает работы про распавшиеся модернистские надежды, используя те же модернистские ходы. Он с этим работает как с историей. Это совсем про другое. Я вот не думаю, что делаю что-то постмодернистское, я думаю о различных травмах, в том числе и постмодернистских.

При этом ты пытаешься их преодолеть? Тогда получается, что травмпункт находится на территории того же постмодернизма. Заложничество такое.

Ну да - это про то, что если мы даже хотим выйти из постмодернизма, то иногда просто не можем.

При этом в твоих работах есть такие слои, когда медиум раскладывается на собственные составляющие: свет отдельно, отдельно звук, отдельно картинка. В «Позициях» же при этом очень аттрактивная картинка, она магнетизирует, по форме это почти Алимпиев. Это как в «Социализме» Годара: его можно смотреть без звука, потом уйти в другую комнату и слушать отдельно звук. И все это будет работать. У тебя нарочно такая красивая картинка, эстетская?

Да, но этот визуальный язык я сознательно здесь применял. Я хотел, чтобы герои были противоречивыми, чтобы они говорили языком другого времени, и при этом выглядели как мальчики и девочки сегодняшнего дня, чтобы они ели в Макдональдсе, танцевали в клубе, но на кухне обсуждали Третьякова, и чтобы это все было соткано из каких-то адских несостыковок, потому что все так и есть. Моя поэтика, она вся в травмах, в лакановско-фрейдистском ключе в том числе. Я такой невротик, - это по-моему типичное состояние современности. И эту травму, невротизм я пытаюсь передать, травмы разного уровня, травмы от модернизма, от постмодернизма, травмы от удара по роже на улице, от ситуаций.

Но получилось же слишком гладко при этом, переходы от цитаты к цитате не так заметны.

Да, человек может и не знать, что здесь вообще есть цитаты. Для меня главное, чтобы были видны эти несоответствия, анахронизмы.

« Интервью» , 2012, одноканальное видео со звуком, 1’23

Кто делал музыку?

Одну композицию мы нашли у группы Motherfathers. Нам понравились многие их работы, и мы с ними связались, попросили один трек для фильма, он звучит ближе к концу, когда герои находятся в ночном клубе. С ребятами мы и сейчас сотрудничаем. Дмитрий Пейч (вокалист Motherfathers) впоследствии написал трек ещё для одной видеоинсталляции. Сейчас мы с Яшей Веткиным снимаем полнометражный фильм, и я очень надеюсь, что Дима снова примкнет к проекту. Остальную музыку писал мой друг - Митрий Гранков, молодой композитор. Он играет в группе «Стол-Стул-Стены», но иногда делает и сольные проекты. Когда я монтировал «Позиции» он как раз записал небольшой альбом. Фильма он при этом не видел. Но это оказалась очень подходящая музыка, правильная тональность для фильма. То есть это тоже совпадение, нам повезло. Я не знал, какая будет музыка в фильме. Но с другой стороны у нашего фильма даже сценария сначала не было. Вернее, был эскиз. Мы начали по нему снимать, но ничего не получалось. И стало понятно, что нужен другой принцип работы. Перед каждой съемкой в ночь я писал одну или две сцены.

Сколько вы его снимали?

Восемь месяцев.

Где ты этих девочек нашел? Это твои подруги просто?

Это мои очень близкие друзья.

Сейчас ты что снимаешь?

Сверхкороткие видео. На разные темы, они как маленькие пьесы. В среднем их длительность около секунды.

Без названия (драцена), 2012, растение, глиняный горшок, опрыскиватель, емкость с водой, инструкция // Фото предоставлено автором

Скорее это отдельные произведения: «Молодость на марше» Педру Кошта, «Синдромы и столетие» и короткометражные фильмы Апичатпонга Вирасетакула, «Парень встречает девушку» и «Дурная кровь» Лео Каракса, «Мамочка и шлюха» Эжена Эсташа, «Мужское-женское» Жан-Люка Годара, около шести фильмов Хичкока, «Алфавит» Жиля Делеза, «Лекции о Прусте» Мераба Мамардашвили, книги Ноама Хомского, Мишеля Фуко…

Из художников моего поколения мне интересны Леша Корси, Евгений Антуфьев, Дмитрий Филиппов и Кирилл Макаров.

Из старшего поколения - Авдей Тер-Оганьян, Мухин, Пивоваров.

А из литературы - Мигель де Сервантес, Сэмюель Беккет. Сейчас я, к сожалению, очень редко читаю художественную литературу. Последнюю неделю перечитываю «Улисса» Джойса. Потому что этот текст связан с фильмом, который я делаю.

Из композиторов - Леонид Десятников, инди, но и поп-музыка меня тоже интересует, к примеру, я прослушал все альбомы Ланы Дель Рэй. Последнее мое открытие - это Нина Карлсон, такая питерская певица.

На что ты живешь, работаешь?

Сейчас я вернулся к родителям временно. Они меня поддерживают, хотя никак не связаны с искусством, местами им что-то даже нравится. Ещё я получил грант «Гаража» и пока трачу его на фильм. Бывает я делаю съемки интерьеров или еще что-то. «Триумф» последнее время очень помогает. Недавно - «Премия Кандинского».

Может я забыла ещё что-нибудь спросить?

Да нет, вроде. Всё.

Фрагменты видео из проекта «Московский дневник», 2013–2014 // Фото предоставлено Евгением Гранильщиковым

Фрагмент видео «Сладкие сигареты», 2013 // Фото предоставлено автором

Фрагмент серхкороткого видео That Sounds Scary, 2013 // Фото предоставлено автором

Фрагмент видео «Фобии», 2014 // Фото предоставлено автором